Aug. 19th, 2018



Это печальное и, если вглядеться, очень выразительное и притягательное лицо принадлежит Иоганну Ристу, немецкому поэту 17 века, очень уважаемому в свое время и еще столетие после смерти, а теперь почти забытому. Сын пастора и сам пастор; автор церковных гимнов, а также стихов разных жанров и пьес. Чаще всего вспоминается его гимн "О вечность, слово громовое", ставший хоралом, а потом использованный Бахом в двух кантатах с этим именем (O Ewigkeit, du Donnerwort: 1, 2).

Этот гимн начинается с описания ужаса человека перед вечностью. В русской поэзии похожее чувство растерянности перед бездной известно из Ломоносова, который сам учился стихосложению у немцев 17 века и перенес в Россию не только размеры, но и идеи и образы из немецкой барочной поэзии:

...Так я, в сей бездне углублен,
Теряюсь, мысльми утомлен!

Я приведу одну строфу из Риста в своем переводе, сделанном мимоходом, по-читательски, не то что без шлифовки, даже без рифмы. Сорри. Читайте лучше оригинал.

О вечность, слово громовое,
О меч, что душу мне пронзает:
        Начало – без конца.
О вечность, время ты – без времени!
Не знаю я, как уклониться
        Мне от такой тоски:
Испуганное сердце бьется,
И к нёбу липнет мой язык.

O Ewigkeit, du Donnerwort,
O Schwert, das durch die Seele bohrt,
       O Anfang sonder Ende!
O Ewigkeit, Zeit ohne Zeit,
Ich weiß vor großer Traurigkeit
        Nicht, wo ich mich hinwende.
Mein ganz erschrocken Herz erbebt,
Daß mir die Zung am Gaumen klebt.

Написал я про Иоганна Риста и трогательную немецкую барочную манеру изумляться чудесам божьего мира, которая проявлялась как в общих описаниях (растерянность, изумление, ужас), так и в виде медицинских симптомов: тахикардия, сухость во рту и т.д.:

Испуганное сердце бьется,
И к нёбу липнет мой язык.

И вспомнил об одном очень странном и неожиданном ответвлении этой традиции изумления – в комической опере. Особенно у Россини.

Россини вообще очень смешной. Музыка у него – совершенная попса. А музыкальный юмор великолепный. Первый акт обычно кончается тем, что сюжет закручен до состояния полной неразберихи, и все поют про то, как они впали в шок и изумление. Иногда это полный ступор, но чаще крайнее возбуждение. Сердце бьется быстро, но язык не прилипает никогда: все поют бешеной скороговоркой.

«Итальянка в Алжире»: первый акт кончается тем, что у каждого героя в голове стучит что-то свое (колокола, молотки и прочая утварь): динь-динь, бум-бум, кряк-кряк. Юмор, конечно, грубый, но музыка написана предельно виртуозно-смешно.

 

Вспомнил еще более мощный пример коллективного обалдения у Россини. Это «Севильский цирюльник», лучшая его комическая опера. Финал 1-го акта, разумеется. И музыка тут получше, и юмор не такой примитивный. Сначала все замирают в ступоре («холодный и неподвижный, как статуя...»):
 
BARTOLO
Freddo ed immobile
come una statua,
fiato non restami
da respirar!

FIGARO
Guarda Don Bartolo,
sembra una statua!
Ah, ah, dal ridere
sto per crepar!

А потом все срываются с места: изумление переходит в стадию «тахикардии». Посмотрите: это кусочек из лучшей оперы Россини в лучшем исполнении и в самой лучшей постановке (великий режиссер Жан-Пьер Поннель).

OSZAR »