die Jakobsleiter

Ду Фу. Восьмеричное построение 

Велика заслуга      тройного раздела стран.
Венчает славу      восьмеричного строя план.
Разлив реки      не сдвинет с места валун.
Вечная боль:      они не смогли взять У.

 ***

Если любой взятый наугад русский читатель прочтет «Мой дядя самых честных правил», он сразу вспомнит, откуда это. Если любой китайский читатель сегодня прочтет эти «загадочные» строки, он сразу поймет, что речь идет о романе Ло Гуанчжуна «Троецарствие», о великом Чжугэ Ляне и его «каменном лабиринте», а еще о катастрофически окончившемся военном походе Лю Бэя на царство У... Насколько массовым было это знание во времена Ду Фу, сказать трудно. Скорее всего, о событиях Троецарствия знала небольшая образованная элита. До написания романа было еще шесть веков, и существовали только исторические записки; вряд ли их чтение было массовым. Правда, могла еще быть т.наз. национальная опера; Троецарствие было ее популярным сюжетом задолго до романа (из этого жанра роман и вырос).

Интересно, что эти стихи Ду Фу процитированы именно в «Троецарствии». Роман, как мы помним, повествует о событиях II-III веков, но написан только в XIV веке, более 1000 лет спустя, а Ду Фу жил посередине, в VIII веке. Поэтому при чтении 84-й главы романа возникает некоторый сбой чувства времени: стихи о персонаже «Троецарствия» Чжугэ Ляне, написанные спустя много веков, процитированы в самом «Троецарствии», посреди описания реальных событий. Этакая сбившаяся с пути машина времени...

84-я глава рассказывает об одном из самых «сенсационных» сражений эпохи: Лу Сунь уничтожил огромную армию Лю Бэя, почти полностью сжег ее, когда тот в летнюю жару раскинул лагерь на 700 ли в лесах по берегам реки. Лу Сунь дождался нужного ветра, поджег леса вместе с лагерем, а дальше ему оставалось только отстреливать бегущих в панике солдат. Потом Лу Сунь преследовал остатки армии Лю Бэя, но наткнулся на загадочный каменный лабиринт, над которым витал «дух смерти». Войдя в этот «стоунхендж», Лу Сунь чуть не погиб, его спас вдруг появившийся старик, тесть Чжугэ Ляна.

Что это за построение, точно не известно. Оно было составлено Чжугэ Ляном из очень крупных валунов и обломков скал. Его схема основана на старинной гадательной система багуа (8 троичных комбинаций инь-ян). Согласно роману, порядок камней магически менялся каждый день. Сооружение сохранялось долгие века (Ду Фу мог его видеть), и даже сегодня, недалеко от Байдичена, на берегах Янцзы, в месте под названием Юйфу продолжают показывать его остатки (фото я, правда, не нашел). Река в этом месте разливается, затапливает камни, но потом отступает, и сооружению это никак не вредит.

Восьмеричный «стоунхендж» спас Лю Бэя, но ничего не изменил. Поход был провален, а с ним был утрачен, возможно, единственный реальный шанс вывести Поднебесную из тупика «трех царств» и воссоздать империю Хань. В этом смысл последней строки: Вечная боль: они не смогли взять У.

Но и сама конструкция Троецарствия как устойчивого политического треножника тоже ставится Чжугэ Ляну в заслугу: Велика заслуга тройного раздела стран. Она была временным выходом из «войны всех против всех», начавшейся с падением Хань. Треножник был устойчив и гарантировал мир; попытка любого из трех царств атаковать другое тут же провоцировала нападение третьего. По старинной поговорке: «Богомол ловит цикаду, не замечая сзади чижа». На материале Троецарствия этот принцип был отлично изучен китайской традицией; стал азбукой политики и военной стратегии.

Треножник оказался так устойчив, что и сам автор не смог его опрокинуть – ни в этом походе Лю Бэя на царство У (где он, правда, не участвовал), ни в последующих походах самого Чжугэ Ляна на царство Вэй. И хотя Лю Бэя обвиняли в глупом провале похода на У, даже в случае победы его ждала атака Вэй: войска «третьего радующегося» уже были в пути и готовились напасть на ослабевшего победителя. Лу Сунь, победивший Лю Бэя, столкнулся с той же опасностью: узнав о подходящих войсках Вэй, он не стал преследовать остатки врага, а поспешил вернуться в У.

Таков контекст стихов. Теперь можно и перечитать.

Велика заслуга      тройного раздела стран.
Венчает славу      восьмеричного строя план.
Разлив реки      не сдвинет с места валун.
Вечная боль:      они не смогли взять У.

*** 

В китайской поэзии подобный «пунктир намеков» – обычное дело. «Демократический читатель» тут почувствует себя оскорбленным. Напрасно. Именно так и выглядит уважение к читателю: заранее предполагается, что он человек образованный и умственно активный. (Не считать же уважением отношение к читателю как к ленивому болвану, которому надо все растолковывать...)

Старый перевод из Ду Фу пробую переложить на испанский.

Du Fu

El Palacio del Esplendor de Jaspe

El arroyo serpentea,
                el viento voltea en los pinos,
Un ratón gris se oculta
                en los restos de tejas astilladas. 

No sé dónde estoy,
                y cuál rey poseía los pasillos,
Y cómo era el palacio
                que yace a los pies de las rocas. 

En las cámaras oscuras
                centellean las luces fantasmales.
En los senderos deslavados
               el agua murmura tristemente. 

En los ecos dispersos
               se escuchan miríadas de flautas.
En los matices del otoño,
                se siente alienación, angustia. 

Las bellas de aquellos tiempos
                se han vuelto en arena amarilla;
Polvo y rímel de sus rostros
                han desaparecido mucho antes. 

Una vez sirvieron ellas
                en carruajes decorados con oro;
Y ahora solamente queda
                un caballo, monumento de piedra. 

Se apodera de mí la tristeza
                y me hundo abatido a la hierba
Y canto un largo rato,
                de lágrimas llenando mis palmas. 

Callado, silencioso,  
                me pongo en camino de nuevo...
¿Podría alguien estar
                destinado a vivir mucho tiempo?

У странника в глазах увидишь тоску –        тоска и тебя одолевает... 
Когда бесстыдство весенних красок        беседки речной достигает,
Оно в безумной спешке велит             раскрыться повсюду цветам;
А потом пробуждает птичий гам:      «динь-нинь» – с высоты слетает... 

*** 

Этот экспромт был труднее чем другие; я не уверен, что сделал хорошо; даже не уверен в точности перевода. Виденные мной варианты очень отличаются между собой (ниже привожу три очень вольных английских; русских не видел). Он звучит "трудно" в оригинале (даже "авангардно"!); трудно читается и перевод.

Тут довольно странное сопоставление тоски странника по дому с весной. Ключ к сопоставлению – «экспансия»: чужая тоска (через эмпатию) захватывает другого человека. Заразность тоски показана повторением иероглифа 愁愁, и я постарался бережно сохранить этот стык: «У странника в глазах увидишь тоску – тоска и тебя одолевает». 

Весна подобным образом захватывает ландшафт, ее «бесстыжие» цветá побуждают все новые и новые цветы к раскрытию, а птиц – к пению. 

Весна, понуждающая цветы к цветению – это похоже на начало поэмы Элиота, тоже про весну: 

April is the cruellest month, breeding
Lilacs out of the dead land, mixing
Memory and desire, stirring
Dull roots with spring rain. 

*** 

Кстати, о птичках. Переводчики все, как один, говорят об иволге, но там имеются в виду пеночки, крапивники, мухоловки и другие мелкие птицы с тонкими голосами; иволга обычно обозначается иначе. Два последних иероглифа динь-нинь переводчики передают буквально: назойливая, тревожная, многословная болтовня. Мне кажется, что тут явное звукоподражание; но на всякий случай я сохранил и смысловой перевод: для китайского уха тут должно звучать и то, и другое. 

***

With my own eyes I’ve seen a sojourner’s sorrow, and from sorrow I do not recover,
the rascally look of spring reaches this river pavilion.
At once it makes the flowers bloom, in such a wild hurry,
then I feel the orioles’ chatter is far too heartfelt and earnest. 

You see your guest sit sad, sit sadly dozing,
Yet, shameless Spring, invade his river look-out:
Why fly these petals in in such profusion?
And need those orioles' songs be so insistent? 

Mired in sorrow for being away from home, I couldn’t pull myself out of it.
Signs of spring show up callously while I am at riverside pavilion.
In my downcast mood, flowers are prompted to bloom thoughtlessly,
And orioles’ chirping seemingly is too verbose.

№ 2

手種桃李非無主，野老牆低還似家。
恰似春風相欺得，夜來吹折數枝花。

***

Собственноручно персик и сливу посадил,       хозяйскую заботу им дал;
Поле каменисто и стена низка,         а все-таки это – дом. 

Только кажется, что ветер весенний          глумится над моим трудом:
Минувшей ночью на сад налетел        и цветущие ветви сломал.

№ 3

熟知茅齋絕低小，江上燕子故來頻。
銜泥點汙琴書內，更接飛蟲打著人。 

Зная, насколько низка и убога        соломенная эта хижина,
Ласточки, вверх от реки поднимаясь,       часто влетают в дом:
Глины комочки роняя внутри ,         пачкают цинь и книги;
Или, за мошкой гонясь, человека            вдруг    ударяют   крылом... 

***

Тут речь идет о хижине и «кабинете» поэта; но этикет китайской поэзии предписывает избегать я-чества и моя-чества. Это важно – отстранить текст поэмы от себя, объективировать его. Поэтому никаких местоимений первого лица, о себе и своем говорится отстраненно-безлично: 人, «человек». При переводе китайских стихов на русский «я» иногда добавляют, иногда без него трудно; и это – не грубая ошибка. Но вообще, конечно, лучше не менять культурных ориентиров; без «я» - значит, без «я». 

Цинь выглядит так:


Сочетание цинь (цитры) и шу (книг) – 琴書, цинь-шу – не случайно. Это еще и старинный жанр «стихов под музыку» (не путать с бардовской песней!), вроде речитатива, мелодекламации с аккомпанементом. Нечто вроде того, что в 16 веке придумали члены клуба Camerata Fiorentina (и из чего была позже создана опера). 

Влетев в дом, ласточки роняют комочки глины (принесенные для строительства гнезда), пачкают музыку и литературу, перемешивают искусственное с природным. Они строят свой дом в человеческом доме. Они охотятся за мошками, а налетают на человека...

Т.е. в стихах всеми способами перемешиваются элементы натуры и культуры, и человеческая жизнь теряет свою обособленность, растворяется в природе. Даосский идеал...

№ 4.
二月已破三月來，漸老逢春能幾回。
莫思身外無窮事，且盡生前有限杯。

Не нужно думать о чуждых вещах  –           бесконечных заботах мирских;
Нужно спешить  –  в свою долю жизни  –         свою долю чаш  –  осушить. 

1. ПУТЕШЕСТВУЯ НОЧЬЮ, ЗАПИСЫВАЮ МЫСЛИ

Легкий ветерок     прибрежные травы качает;
Высится мачта:     одинокая лодка в ночи. 

Звезды повисли    над широкими темными полями.
И луны отраженье     в стремнине плывет речной. 

Имя и славу –    можно ли добыть стихами?
Старость, болезни:     не уйти ли со службы на покой? 

Плыву и плыву.     И что эта жизнь напоминает?
Охрипшую чайку,    одну среди неба и земли.

Китайские стихи всегда загадочны. Или, можно сказать, конспективны. (И в самом деле: похожи на «конспективные переводы» Гаспарова.) Из-за сверхплотности текста и почти полного отсутствия грамматики, они выглядят просто как созвездие иероглифов. Как "набор слов". Конечно, стихи имеют основной смысл, и слова можно связать единственным правильным способом, но этот способ не всегда очевиден, даже и китайцу. Связь слов не дана в тексте с полной наглядностью, поэтому иероглифы продолжают мерцать дополнительными возможными смыслами, играя с читательским воображением.

В прозе китайцы используют больше предлогов и союзов; в стихах убирают их почти полностью. Последняя строчка, например, выглядит в подстрочнике так: небо - земля - один - хриплый (песок?) - чайка. Увидеть тут осмысленную фразу трудно. Но нужно. Я думаю, что перевел правильно и максимально близко к оригиналу: «Охрипшая чайка, одна среди неба и земли». Некоторые обращаются с текстом вольнее: «Как чайка, всю жизнь меж небом мечусь и землёй!» Другие исходят из смысла песчаный, песочный, и говорят о птице песочной окраски: полевой вроде куропатки или прибрежной вроде ибиса: «A single marsh bird in the whole world!»

Один из возможных способов обращения с китайскими стихами – переводить «все как есть»: просто набором слов, а читателю предоставить квест осмысления. Другой путь – дать перевод полностью истолкованный и внятный. Я думаю, что ни тот, ни другой путь не будет правильным: первый дает перевод не загадочный, а бессмысленный (а оригинал для китайского глаза, все-таки, не бессмысленный, а загадочный); второй путь тоже не годится: теряется загадочность и волшебство, слова перестают мерцать другими смыслами. 

Правильно, по-моему, нечто «среднее»: сохранять конспективную сухость, но при этом, все-таки, намечать главное смысловое решение, не оставлять ребус, не останавливаться на подстрочнике.

***

Рифмовка в оригинале – кольцевая: a-b-b-a. Я тоже сделал кольцевую, с поправкой на удлиненный русский стих: ab-cd-cd-ab.

***

2. ВОЗВРАЩАЮТСЯ ДИКИЕ ГУСИ

Пришел на восток;       странствие – тысячи ли.
Мятеж усмирен;        возвращение – сколько лет?
Нутро надрывается:       над рекой, над городом гуси
Высоко, высоко,       прямо на север летят.

Стихи написаны после гражданской войны (мятеж Ань Лушаня 755-763 гг.), от которой Ду Фу бежал из столицы на восток и провел много лет в странствиях. Пишут, что именно эти события, гражданская война и странствия, сформировали в нем поэта.

При всей сжатости и конспективности китайской поэзии, Ду Фу выделяется на общем фоне еще большей плотностью текста, особенно в стихах поздних лет. Я пытался в переводе оставить эту конспективную плотность без «заполнения пустот», хотя все равно без сглаживания не обошлось: напр., «над рекой, над городом гуси» вместо «река город гуси».

Река + город – тут, возможно, название, некий «Речной город», Цян-чен; в разные времена такие местные прозвища появлялись у разных городов; что именно имеет в виду Ду Фу, я установить не смог. Русские переводчики иногда уклончиво говорят «речная отмель».

Выражение «нутро надрывается (даже: внутренности разрываются)» чаще переводят чем-то вроде heartbroken. Зачем? Физическое переживание тоски иногда выражается болью в сердце, а иногда, действительно, неприятными ощущениями в животе, будто внутренности перепутываются и рвутся; об этом и пишет Ду Фу.
 

3. ДВОРЕЦ ЯШМОВОГО ВЕЛИКОЛЕПИЯ

Вьется ручей,       в соснах кружится ветер,
Серая мышь       в черепке старинном сидит.
Не знаю, где я,       в залах какого владыки,
И что за дворец       под отвесной скалой лежит. 

В темных покоях       призрачный свет мерцает.
Пути размыты,       уныло шумит вода.
В разносящихся звуках       слышатся флейт мириады.
А в красках осенних –       лишь отчуждение и тоска. 

Былые красавицы       стали желтою пылью;
Их пудра и тушь       сошли и прежде того.
Когда-то они       в золотых каретах служили;
А нынче остался       один лишь каменный конь. 

Печаль охватила,       и я на траву опускаюсь
И долго пою,       наполняя слезами ладони.
И тихо-тихо       снова в свой путь отправляюсь.
Разве кому-то       долго прожить суждено?

Любимая элегическая тема поэтов всех времен и народов: руины дворца, остатки былого великолепия, неотвратимость умирания красоты. Руины помещены в осенний пейзаж, что только усиливает картину смерти и опустошения. Точность деталей – как в японских хайку: в соснах шумит ветер (большая картина широким мазком), мышь прячется в осколках черепицы (мелкая деталь крупным планом)... Ну так японцы и учились этому у китайцев. 

В китайских «пятистопных» стихах (5 иероглифов) цезура идет после второго знака (5=2+3). Как у Пушкина: «Признаться вам, я в пятистопной строчке // Люблю цезуру на второй стопе». Я показал эти цезуры более длинными пробелами. Рифма в оригинале нерегулярная и причудливая (возможно, звучание иероглифов за века изменилось?); я попытался сделать ее ненавязчивой. 

А дворец Юйхуа («яшмового великолепия») – вполне реальный (VII век), он сейчас восстановлен и служит достопримечательностью. 

***

Пояснения:

...под отвесной скалой лежит – фотографии дворца (по ссылке) выглядят равнинными, но некоторые дворцовые части действительно примыкали к отвесной скале, эти фото тоже можно найти.

...призрачный свет мерцает – в оригинале он еще и зеленоватый; призрачный, возможно, не метафора, а буквальный смысл: призраки, духи прежних обитателей.

...пути размыты – с одной стороны, это мощеная дорога разрушена, размыта, стала труднопроходимой; с другой стороны, это иероглиф Путь-Дао, и его значение универсально: т.е. - утрачен Путь.

...в золотых каретах служили – фрейлины и конкубины сопровождали царя в поездках и прислуживали ему. 

...один лишь каменный конь – речь идет о надгробной статуе, скорее всего, на могиле царя. 

... долго пою, наполняя слезами ладони – это точный перевод, но есть и другой вариант: давняя, вечная песня наполняет слезами ладони. Т.е. это или вечная тема элегической поэзии, которая продолжает волновать поэта как новая; или тема старины (либо вечности), которая вызывает у него сильные чувства.