Для начала: греческая «гармония» – не «благостный покой и согласие», а скоба, металлическая скрепка (как в степлере, только побольше), используемая в кораблестроении для сцепления деревянных деталей. И потом – уже как метафора – «связь», «соединение», «сцепление» объектов, имеющих тенденцию расползаться в стороны. Скрепка, соединяющая листы в тетрадь, – гармония. Тетива, сгибающая лук, – гармония. Договор (потенциальных врагов) о ненападении – гармония.
Т.е. внутри слова пульсирует потенциальный конфликт, расхождение. И гармония – это преодоление конфликта, установление зыбкого и напряженного, как у канатоходца, равновесия. Все это – вполне актуальные смыслы слова, их надо помнить и сегодня. А понимать гармонию как «тишь да гладь да божью благодать» – поверхностно и неграмотно. Гармония – слово взрывоопасное, как бомба с зажженным фитилем: внутри него полыхает война противоположностей.
Понять это можно из таких, например, текстов Гераклита о гармонии:"Враждебное ладит, наилучшая гармония – из расходящихся, и все порождается Рознью". И еще: "Не понимают, как расходящееся согласуется само с собой: это перевернутая гармония, как у лука и лиры". Вариант из другого источника: "Единое, расходясь с самим собой, сходится, подобно гармонии лука и лиры".
Из последней фразы понятна логика Гераклита: изначальное простое единство раскалывается на враждующие противоположности, которые потом возвращаются к единству, только уже сложному и напряженному, – к гармонии.
И еще: гармония – тем сильнее, чем сильнее вражда, которую она «улаживает». Чем туже древко лука, тем большее усилие нужно приложить, чтобы стянуть его тетивой; чем масштабнее ссора, тем большее усилие нужно, чтобы ее примирить. Чем крупнее деревянные бруски и чем больше они стремятся расползтись, тем крепче требуется скоба, чтобы их сцепить. Поэтому и полноценную гармонию, явленную во всей своей красе и славе, надо искать не там, где тишина и покой, а там, где все кипит конфликтами.
Теперь можно подобраться и к основной фразе:
Harmoníē aphanēs phanerēs kréissōn.
Гармония неявная – явной сильнее.
(Или – перевод попроще: "Тайная гармония сильнее явной". Или – позаковыристее, но ближе к стилю Гераклита: "Лад неявный явного крепче".)
Однокоренные слова «...неявная – явной...» тут нужны: в оригинале однокоренные антонимы aphanēs и phanerēs как раз и изображают единство, расходящееся на противоположности. (Одинаковые окончания aphanēs phanerēs – дополнительная лукавая игра: так получилось, что первое ēs – именительный падеж, а второе ēs – родительный у слова с другим окончанием.) Возможно, чуточку точнее будет перевод: «Гармония неявная – явленной крепче».
О чем вообще речь? Как всегда, отдельная фраза вызывает трудности, но если расширить контекст, станет чуть легче.
Гераклит – вполне открытый и здравомыслящий человек, несмотря на якобы-эзотерический стиль (эзотерика – это вообще «мудрость для бедных»; кич и фейк). И он вполне трезво замечает, что наиболее важные и трудные для понимания вещи «прячутся», ускользают от понимания. Не в смысле – «только для посвященных» (такой пошлости у него не бывает), а в смысле – требуют усилия, а еще – неординарных, непривычных для «нормального» человека ходов мысли.
Вот, например, такая нехитрая фраза: Природа любит прятаться (phýsis krýptesthai philéi), с изящной аллитерацией в виде арки. Тут «природа» – не лужайки и пичужки, а «сущность»: т.е. «природа вещей» и «природа мироустройства» («Peri physeos», «О природе» – это жанр первых философских трактатов). Попросту говоря, «сущность вещей любит скрываться, т.е. не видна на поверхности, а требует умственного усилия и погружения». (Звучит банально, но во времена рождения и становления рационального мышления это надо было проговаривать.)
А вот – еще одна прекрасная формула, полная игры слов. Она – о том, что нужен не только интеллектуальный труд, но определенная открытость ума (open mind), готовность к встрече с неожиданным и немыслимым, даже надежда на такую встречу. Вот она, в нескольких попытках перевода:
"Кто не чает не-чаемого, тот не выследит неисследимого и недоступного". Или: "Не ожидая неожиданного, не откроешь неоткрываемого и <не помыслишь> немыслимого". Или: "Кто не надеется на безнадежное, не разрешит неразрешимого и <не подступится> к недоступному".
Гераклит начинает, как все первые философы, с того, что сущность вещей не лежит на поверхности и не равна «очевидности»; что надо копать вглубь, искать за пестротой вещей – единство первостихии, за видимой бессмыслицей – Логос, смысл мира и т.д. Т.е. то, на что заточен философский тип рациональности.
Ведь чем занимается философия? Она пытается рационально мыслить о вещах, которые находятся ВНЕ человеческого опыта. Никому в обыденном опыте не даны «бытие», «единое», «логос», «эйдос», «сущность», «истина» и т.д. Их нельзя пощупать, понюхать и положить в карман. (Поэтому обыватель обычно весело ржет над философией: бугага, какая болтовня!) Это и есть, по Гераклиту, «неисследимое», «недоступное». Философ – это тот, кто пытается строить рациональные мосты от обыденного опыта – к вне-опытному. Самое краткое определение философии – это рационализация внеопытного. (А не «методология науки», или что там за бред нам впаривали на уроках марксизма.)
И Гераклит, как один из первых в истории философов, задумывается о том, что это за тип рациональности такой. Интересно же! Такая новинка! Он, конечно, сразу отсекает припадочных болтунов с «собственным разумением»; это неинтересно. Но ему снова и снова приходится спорить с обыденным сознанием и доказывать, что философия – другой тип мышления. Ничуть не менее здравомыслящий, просто другой. Он предостерегает от обывательского педантизма: ум нельзя зацикливать на житейском; ум должен быть готов совершать восхождение к тому, чего в жизни не встретишь.
Или – глубоко нырять. Вот вам метафора философии. Мы не можем жить под водой. Это несвойственно и неестественно для нас. И вещи, лежащие на дне моря, нам недоступны. Они – вне нашего обыденного опыта. Но! Если потренироваться, научиться плавать и долго обходиться без дыхания, то до них можно и добраться. Это не вполне естественно, это трудно, но это – возможно.
(Кстати, Сократ, прочитавший книгу Гераклита, использовал ту же метафору. «То, что я понял в ней, было прекрасно; то, чего не понял, наверное, еще прекраснее; но вообще там нужен Делосский ныряльщик».)
И вот, Гераклит говорит, что философский ум должен быть нацелен на то, что «под водой», т.е. на то, для обычного житейского ума «неисследимо» и «немыслимо». Т.е., должен «надеяться на безнадежное», «чаять не-чаемое» и «ожидать неожиданное»...
Теперь – к основной фразе: "Гармония неявная – явленной крепче". Мое толкование таково: мир полон очевидных связей, данных в обыденном опыте; но его конструкция становится понятной, только если рассматривать связи, не данные в опыте, а описываемые в философских категориях: космос и перво-огонь; единое, расходящееся на противоположности; бог как сцепленные противоположности (деньночь, зималето, нуждаизбыток) и т.д. Все эти связи и сцепления гораздо важнее; они «рулят» миром в большей степени, чем простодушно наблюдаемые скрепки-гармонии – муж и жена, стянутый тетивой лук и т.д.
Но фраза говорит и о самих текстах Гераклита – этом «коде мира», его «словесной модели». По тем обломкам, что остались, можно судить, что Гераклит строил свою книгу как кристалл, как систему связей: ключевые слова («термины») строго отбираются и между ними плетутся паутины связей. Это такие понятия, как «единое», «общее», «огонь», «возгорание», «угасание», «космос», «вражда», «гармония» и т.д. Каждое такое слово «лучится» множеством связей с другими. В результате каждая фраза читается как химическая формула. (Возможно, я когда-нибудь доберусь до того, чтобы нарисовать эту менделеевскую таблицу языка Гераклита.)
Конструкция книги «Музы» (насколько можно судить) обладала уникальной строгостью и сложностью. Какие-то части понятийной конструкции («несущие опоры») были терминологически строги и незыблемы, какие-то – более гибки: слова варьировались, заменялись синонимами и метафорами. Поэтому "скрытая гармония (или система связей) сильнее явной" – сказано и о собственном тексте, это замечание о том, как должны строиться философские конструкции и тексты.
Но книга «Музы» – еще и поэзия, уникальная, новаторская, крепко-накрепко скрепленная скрепками звуковых связей (фонетика, ритм, этимология). Это – Форма. И, как поэт-мастер, он замечает, что связи, выпяченные напоказ, – не имеют большой силы и ценности. По-настоящему сильный эффект дают связи «спрятанные», подспудные.
Это – вообще один из секретов мастерства (поэта, художника, архитектора, композитора): прячь свои конструкции от глаз подальше; подспудно они сработают сильнее.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
