die Jakobsleiter

1880-е годы были щедры на гениев будущего ХХ века. Вот еще одно, новое для меня имя. Василий Михайлович Алексеев (1881-1951), переводчик и исследователь китайской литературы в таком масштабе в таком качестве, в которых не работал почти никто и никогда. Вообще, русская китаистика приятно удивляет своим высоким классом. Но Алексеев в этом пантеоне, видимо, бог номер 1. 

Что меня особенно удивило – это полное, до запятой, совпадение моих представлений о переводах с тем, что говорит Алексеев. Я никогда еще не находил единомышленников, только оппонентов. Но вот – наконец-то! Дождался! Какое облегчение – встретить человека, который умеет уважать авторов (а не ездить на них верхом), который понимает глубинный смысл своей работы. 

Я сознаю, что я не переводчик и не китаист (как и не шекспиролог и не германист и т.д.), да оно и далеко от моей профессии. Все мои переводы – сугубо учебные, сделанные для себя. Но это не значит, что я не думаю о том, как правильно: «учиться и не думать – занятие  напрасное», как известно из Конфуция. 

90 или 99 % поэтических переводов (и русских, и особенно английских!) – это полное неуважение к автору, это отношение к нему либо по принципу «я начальник – ты дурак», либо «сойдет и так», либо «не грузи меня, чувак, take it easy». Переводчик не учится у автора его эстетике, а навязывает ему свою. Он стягивает автора с его горных вершин в подвалы своей поэтики, как правило, очень мещанской, плебейской, попсовой. Он неточен, неряшлив и нечистоплотен: он пишет либо в заезженных размерах (по-русски), либо верлибром (по-английски) и изъясняется удобными для него штампованными выражениями. Ему хватает глупости пытаться сделать «как это могло бы быть по-русски» («по-английски»), и он этим убивает сразу две ценные вещи: и эстетическую дистанцию с чужой культурой, и высокий дух своей культуры, потому что язык этих переводов – почему-то всегда серенький, «для бедных», а «естественность» - такая, до какой никакой автохтонный поэт не опустится.

Насколько же возвышается Алексеев над этим обезьяньим царством. Переводы его точны по мысли и по поэтике, дают очень хорошее представление об оригинале (включая дыхание, интонацию, ритм), основаны на безупречном знании культурного контекста. 

А вот его кредо, выраженное собственными словами. Оцените: 

...В моем переводе читатель может быть уверен, что в угоду полноте и дословности я всегда жертвовал русскими привычными, обиходными выражениями, ибо китайский оригинал не состоит из обиходного... 

...Эти книги не для тех, кто убежденный или (что то же) беспомощный шовинист — человек, кроме своего, не могущий и не желающий признавать чужого... 

...Мой художественный перевод есть перевод научно-точный в том смысле, что ни одно слово оригинала не пропущено в переводе либо так или иначе на него не повлияло... 

... Далее, его ритмизация имеет сообщить ему характер перевода не только со слов на слова, но и с тона на тон, поскольку все эти произведения китайской литературы их творцами и читателями на протяжении тысячелетий не читались, а пелись как арии и мелодекламации, Поэтому и русский перевод их имел в виду также и певучесть стиля... 

... Что до «общего» читателя, то он, вероятно, после первых же строк потеряет охоту к дальнейшему чтению этих переводов, и, зная по опыту своему, что это именно так, я и не предназначал свои переводы для заполнения досуга «общего» читателя, а потому строил все на точности передачи, без всяких попыток ввести в перевод объяснительные заметки, и на приблизительной певучести перевода, которая, отнюдь не равняя его с певучими произведениями русской литературы, все же имеет в виду сделать речь как бы отражающей оригинал, независимо от требований «общего» читателя, который считается только с русским стандартно-литературным языком... 

... Эта книга может иметь и учебный характер, поскольку, повторяю, мой перевод ничего и никогда не пропускает, а потому и не разочаровывает тех, кто старается проникнуть в тайны китайского литературного языка, который приходится часто не столько читать, сколько расшифровывать... 

... Перевод прозы сильно отличается от перевода поэзии, как допускающий большую свободу выбора ритмов и слов, ибо при переводе стихов я был скован размером и не хотел из него выходить... 

... Понятие русского размера, впрочем, с китайским не совпадает, ибо представить себе русский размер отражающим китайский в точности можно лишь эпизодически, и притом не без комизма, как, например, следующий ряд русских однослогов, приблизительно отражающий китайский ряд: 

Ночь... Сплю... Там есть свет...
Что там? Снег иль что?
Взгляд вверх: свет средь гор;
Взгляд вниз: где мой дом? 

Комизм положения хотя бы в том, что в русском языке односложного эквивалента для китайского юэ (луна, месяц) нет. Следовательно, надо было искать выход из положения, который я нашел в автоматическом умножении количества китайских однослогов на три, ибо при умножении на два получается часто нехватка слов, а при умножении на четыре — излишек их. Опыт показал далее, что получающиеся при этой операции со стихом размеры — дактиль, амфибрахий, анапест — весьма пригодны для довольно точной передачи китайских стихов, но первые два лучше третьего, создающего часто неподобающее настроение... 

...а) мой размер так же строг, как китайский; б) конструкция и порядок слов, за немногими исключениями, оставлены китайские; в) выбор слов продуман в направлении наилучшей точности, а не в направлении общелитературного русского языка... 

...Сделал опыт введения в картотеку отдельных образов из своих переводов „танцев". Получилось нечто такое, перед чем побледнеют Хлебников и Крученых! Головоломно, причудливо, небывало!.. 

...Выбираю слова и фразы из переводов поэзии Тан и вставляю в картотеку. В разрозненном виде получается нечто столь неожиданное, что если бы не сам я это переводил, то заподозрил бы первую попавшуюся фантазию... 

***

Многое из сделанного им до сих пор лежит в архивах. Самое полное издание на сегодня - это (1-й том, 2-й том).

Алексеев, среди прочего, занимался также переводом Лунь Юй, но не просто текста Конфуция, а еще и с комментариями Чжу Си, философа XII века, чье толкование считается образцовым и служит опорой конфуцианских штудий последнего тысячелетия. Алексеев делал перевод в 1920-21 гг., но остановился на 3-й главе (из 20) и сделал на рукописи пометку «Оставлено за невозможностью печатать». Качество работы – высочайшее. Первый текст Лунь Юй, который я читаю, не морщась поминутно от досады на дурака-переводчика/комментатора. Какая жалость...

***

В комментариях к Конфуцию Алексеев обронил, но не развил одну мысль: «Войну с узурпацией прав, человеку не принадлежащих, Конфуций, как будет видно из дальнейшего, вел упорно всю свою жизнь, доходя до такого неумолимого педантизма, что от него отворачивались даже самые ревностные искатели правды. И тем не менее именно на этой непреходящей определенности и построено учение Конфуция...»

На этом пассаже обрывается труд В.М. Алексеева по переводу Конфуция заодно с обильными комментариями Чжи Си, в которые к тому же вплетена многоголосица других комментариев, и которые дополнены еще более обильными комментариями самого Алексеева.

Жаль. Ухвачена важная мысль; интересно, как бы она была развита. В применении к эпохе Конфуция, речь идет, конечно, об удельных князьях, соревновавшихся в захвате императорских прав и регалий. Но не только. Алексеев явно имел в виду что-то еще. Возможно, "навеянное" недавными событиями (работа над Лунь Юй шла у него в 1920-21 гг.) 

Эту мысль было бы интересно развернуть и в более широком контексте. Если отвлечься от Китая и Конфуция, то это тема руссоизма, который стал доминирующей религией в европейской культуре с конца 18-го века, и который сменил человечную парадигму морального роста и совершенствования, основанную на долге, – скотской парадигмойсамодовольства и потребительства, основанной на праве. Постараюсь к этой теме вернуться. Авось выживу: журнал у меня малолюдный, нет опасности, что набегут право-левые хунвейбины и начнут кидаться камнями и какашками...